Требуется волшебница. (Трилогия) - Страница 274

274

– Вот повезло-то! – завистливо взвизгнул кто-то над ухом. – Царица-то расщедрилась!

Василису толкнули под локоть, но она успела крепко сжать монетку в ладошке и что было сил рванула вглубь толпы, ругая себя за минутную слабость. В тот момент, когда мать взглянула на нее, Василиса позабыла обо всем на свете – об обещании, данном Бабе-яге, об осиротевших без нее коте и избушке, о необходимости вернуться в лес. На миг захотелось, чтобы матушка узнала, прижала к сердцу и никуда не отпустила. Серебряная монетка, подарок царицы бедняку, отрезвила, как кадка ледяной воды. Ничего уже не изменить. Ни седины в волосах царицы, ни судьбы, которую Василиса выбрала по доброй воле. Узнай ее мать – и случилось бы непоправимое. Страшно даже представить себе, что бы тогда случилось!

Толпа выплюнула ее к одежной лавке, возле которой скучала нарядная торговка. Та встрепенулась, но, увидев чумазого голодранца, мигом потеряла к нему интерес. Голодранец же с перекошенным лицом таращился в висящее на лотке зеркало и прижимал к сердцу сжатую в кулак ладонь.

– Ишь уставился! – насторожилась торговка. – А ну топай отсюдова, голь перекатная!

Нищий выложил на стол серебряный кругляшок и тонким голосом пропищал:

– Мне рубаху и юбку.

Торговка с недоверием покрутила монету, за которую можно было бы скупить половину ее лавки.

– Для матушки, – торопливо уточнил парень.

Монета исчезла в кармане торговки, женщина одобрительно кивнула:

– Подберу самое лучшее. – И достала из-под лавки самую дешевую рубаху из грубой ткани и ношеную юбку. Все вместе – не дороже медного гроша.

Встреча с матушкой на ярмарке не утолила тоску по родным, еще больше разбередила душу. Выбравшись из толпы, взглянув на свое чумазое лицо в отражении зеркала, Василиса горько усмехнулась. Обман удался – ее не узнала даже мать. Но если раньше Василиса думала взглянуть на матушку на ярмарке и сразу покинуть город, сейчас ей захотелось попасть в терем. Если повезет, полюбоваться на матушку подольше, повидать батюшку и сестер.

План Василисы был безупречным: попасть на царский двор, переодевшись нищенкой-странницей, поглядеть издали на родных. Ее одежда не вызывала ни малейших сомнений – она выменяла ее у настоящей нищенки, отдав за лохмотья одежду, купленную в лавке, и таким образом успокоив свою совесть тем, что милостыня царицы помогла той, кто в этом по-настоящему нуждался. Поморщившись, Василиса быстро пробежалась пальцами по ветхой ткани – нищенка была самой настоящей, лохмотья кишели насекомыми. Простенькое заклинание очистило ткань, но оставило запах – Василиса позаботилась о том, чтобы даже верный Полкан не признал в нищенке, забредшей на царский двор, пропавшую царевну.

Изображать старушку Василисе было не впервой. К сожалению, под рукой не оказалось кудесника-кота, умевшего лепить носы из хлебного мякиша, и устрашающей волчьей челюсти, меняющей лицо до неузнаваемости. Но несколько заклинаний морока решили проблему: глянув в колодец на пути к терему, Василиса осталась довольна. Из отражения в воде на нее смотрела сморщенная старуха с гнилыми зубами и больными глазами. В таком виде не страшно и в тереме появиться!

Однако на царский двор надо было еще попасть. Страж на воротах был неумолим и ни за что не хотел пускать нищую старуху, а когда Василиса проявила настойчивость – едва не отдубасил. От тумаков спасла возвращавшаяся с ярмарки Дуняша. Василиса сперва отпрянула в сторону: молодой и важный страж на воротах не был ей знаком, с Дуняшей же они были неразлучны с детских лет. Но девушка взглянула на нее с жалостью и с брезгливостью, как на шелудивого пса, и Василиса воспрянула духом – приблизилась к служанке, умоляя накормить бедную старуху. Сердобольная Дуняша кивнула, на стража прикрикнула и первой вошла в ворота. Василиса засеменила следом.

А потом Дуняша обернулась и переменилась в лице, закричала, бросилась ей в ноги. Василиса испуганно метнулась к воротам, но те уже захлопнулись, словно дверца птичьей клетки. Все вокруг забегали, двор наполнился криками и рыданиями, ее обступили, на разные голоса повторяли ее имя – с недоверием, с радостью. Не понимая, почему ее морок развеялся, Василиса отчаянно пыталась скрыться, лихорадочно пробуя заклинания. То пыталась сделаться невидимой, то хотела отвести всем глаза, то вспомнила о старом проверенном заклятии сна, которое помогло ей бежать три года назад. А потом дворню как ветром сдуло, и она увидела мать, летящую к ней. У матери снова были крылья, и мокрые от счастья глаза сияли синевой…

Потом были тепло объятий, от сладости которых, казалось, разорвется сердце, жар бани, окутавший тело истомой, дрожащие от волнения пальцы Дуняши, наряжавшие вернувшуюся царевну в новое платье сестры, и нервозность, завладевшая всем теремом. Беспокойно крутился деревянный петушок на крыше терема, когда Василиса возвращалась из бани. Тревожно переглядывалась дворня, провожая царевну взглядом. Взволнованно шептались бояре, гостившие у царя, но не приглашенные к столу, за которым в тот вечер собралась только царская семья.

Батюшка в замешательстве поглаживал бороду. Не скрывая радости по случаю возвращения старшей дочери живой и невредимой, он в то же время с беспокойством ждал рассказа Василисы, от которого зависело ее будущее. Матушка не отрывала затуманенного слезами взгляда, никак не могла наглядеться на дочь, поверить в ее возвращение. Повзрослевшие и расцветшие сестры глядели на старшую с жалостью. Где бы та ни была все это время, ясно одно – замуж ей теперь не выйти, всю жизнь одной куковать, бедняжке. Василиса молчала, мучительно гадая, что ей соврать родным.

274