Требуется волшебница. (Трилогия) - Страница 47

Дубина тяжелым камнем опустилась на макушку Ива. Тот охнул и упал на землю, разрывая цветочные путы.

Фрея взвизгнула, как сломанное ураганом дерево, и бросилась ко мне. Надеюсь, она изрядно потратилась на удержание чар, плетение сетей и залатывание дыр, иначе коряга меня не спасет. Хотя Ив и успел сказать, что для меня нечисть неопасна, на ее благосклонность я уже не рассчитывала. Учитывая тот факт, что я только что отбила у нее верную добычу, нынешнюю ситуацию можно было отнести к разряду неприятных исключений.

Рассыпавшись дождем из трав и цветов, фрея накрыла меня с головой и закружила в колючем вихре, каждая частичка которого так и норовила царапнуть меня побольней. Ей были не страшны ни кулаки, ни удары корягой — что толку бороться с ветром?

Разлетевшись в стороны, травинки, лепестки и соломинки вновь собирались вместе, чтобы обрушиться на меня с еще большей ожесточенностью. Ожесточенностью покинутой женщины.

— Как ты посмела отнять его у меня? — бесновалась фрея, и ее соломенные волосы хлестали меня по щекам.

— Нельзя отнять то, что тебе не принадлежит, — сжав зубы, отбивалась я.

— Ошибаешься! Он пошел за мной!

— Он пошел за мечтой, а мог умереть.

— Какое тебе дело до его жизни?

— Я люблю его! И готова отдать жизнь за него!

Эти слова прозвучали неожиданностью для меня самой. А на фрею оказали прямо-таки убийственное впечатление.

Лесная нечисть пронзительно взвизгнула, и дождь из цветов и травы ярким ковром упал к моим ногам. Неужели это и есть спасительная сила любви? Вот только спасет ли она Ива?

Рыцарь едва шевельнулся и застонал. Наконец-то! А то я уже начала волноваться, что слишком сильно приложила его дубиной...

Я провела рукой по волосам, стряхивая с них цветки. Вот и все. С каким бы удовольствием я сейчас растянулась на мягкой кровати и заснула.

Я взглянула на постель из лепестков, образовавшуюся у меня под ногами, и, почувствовав смертельную усталость, упала в нее лицом.

Сон, который я видела, был чудесным и безмятежным. Я кружилась по цветочной поляне, и каждый цветок приветливо кивал мне головкой. Я знала по именам каждый из них.

Вот ромашка, пять поколений которой росли на этом месте. Она знает больше всех историй про здешний лес и радуется каждому новому утру, которое дарует ей жизнь. Ведь в любой момент сюда может забрести романтически озабоченная девица и сорвать ее с земли. Лепесток за лепестком она снимет ее белоснежный наряд, чтобы последний из них подарил ей хрупкую надежду на взаимность или разбил ее мечты. Так было давным-давно с ее матерью и прабабкой, так лишились головы ее родные сестры.

Вот душистый горошек, родственники которого рассыпаны по всему лесу. Он еще совсем молодой и оттого мечтает о далеких путешествиях и неведомых странах — по его представлениям, они начинаются сразу же за кустами, отгораживающими полянку.

Вот василек — самый старый из здешних обитателей Он помнит ромашку еще крошечным стебельком, а ее бабку — цветущей красавицей.

А вот ничем не примечательная травинка, утверждающая, что она прилетела с берегов Кримландии, где, будучи семечком, лежала над обрывом и смотрела на море.

А вот вьюны — целая река вьюнов, текущая под ногами. Они щекочут пятки и ловко взбираются по лодыжке под штанину. Нежные, ласковые, приятные, они хотят обнять меня целиком и навеки привязать к этой земле, сделав ее хранительницей.

Внезапно солнце скрылось за грозовой тучей, и порыв ветра сорвал плеть вьюнов, успевшую широким поясом обвить талию и связать руки цветочными браслетами.

Тот же ветер подхватил меня и подбросил вверх, унося прочь от прелестной полянки и оставляя за собой шлейф из сорванных лепестков.

— Наконец-то очнулась! — Возглас Ива резким криком ворона заглушил мелодичные перезвоны цветов и вырвал из сладкого сна.

— Уж и вздремнуть нельзя, — проворчала я, собираясь перевернуться на другой бок — и не смогла.

Сон как рукой сняло. Я приподняла голову и узрела плотный кокон вьюнов, охвативший меня с ног до груди и намертво привязавший к земле.

— Это еще что за штучки? — Я едва не застонала от бессилия.

Ощущение собственной беспомощности, когда ты не можешь даже шевельнуться, — самое неприятное из всех, какие мне приходилось испытывать. После лечения зубов, разумеется.

— Подожди, не двигайся. — Ив склонился надо мной, по стебельку разбирая тесные путы. — Сейчас я тебя освобожу.

— Это что, последний подарок лесного пугала?

— Скорее уж — наследство. Ты убила фрею и чуть сама не стала ей.

— А ну убери руки от вьюнов! Убери, кому говорят! Не мешай мне быть фреей!

— Ты в своем уме? — деликатно поинтересовался Ив, замерев с цветком в руках в миллиметре от моей груди.

— Еще как! — заверила я. — Ради того, чтобы ощутить на себе твой пламенный взор и сделать отважного рыцаря ручной болонкой, и жизни не жалко.

— Извини. — Его глаза заглянули в мои, а руки продолжили разбор цветочных завалов.

— Извини? И это все, что ты можешь сказать в оправдание своего аморального поведения?! — возмутилась я, стараясь не замечать, как осторожно кончики его пальцев скользят по моей груди, и не думать о том, что их отделяет лишь тонкая ткань рубашки.

— Я же тебя предупредил, что пора уносить ноги.

— Но ты не предупредил, что это чучело лишит тебя последних остатков разума! Или твое тайное желание — быть прикованным цветочными лозами к могучему дереву?